Иногда такие эмоции посещают тебя, когда слышишь про чей-то подвиг. Чистый, ясный, святой. Вот ты только что посмотрел вечерний юмористический сериальчик, зацепил глазом острую шутку на грани приличия, смачно влепил лайк очередному котику в социалке и вдруг... Вдруг наткнулся на островок подлинности. Вот некий парень спас упавшего из окна ребенка. Сотрудник МЧС ценой своей жизни спас женщину из горящего дома, да погиб сам. Геройски. Смотришь на ясное чистое лицо героя и думаешь - а ведь на улице прошел бы мимо него, окинул равнодушным взглядом, да и пошел дальше.
И накатывает!
Как-то вот становится понятными слова апостола Павла "Разве не знаете, что святые будут судить мир?". При первом и внеконтекстном их прочтении они кажутся некой бравадой, но их истинная глубина вызывает в душе бурю эмоций. Святые уже сейчас судят мир, просто делая то, на что не способен ты. Совершая святые, чистые, достойные поступки, пока ты смотришь телевизор.
Чужой чистотой хочется любоваться. Но эта чистота - огненной природы и может обжигать, опалять, поражать в сердце и вызывать глухое рыдание. Ибо эта чистота - она и обличает, и говорит тебе лучше всяких демотиваторов и цитат, что чистые, добрые, прекрасные люди - существуют. Они и есть наследники Христовы. Ведь иногда так хочется сказать "да я то еще ничего на фоне этого падшего мира". Или сердце может придумать себе отговорку "да где Христос возьмет столько святых для наполнения Рая, откуда, мы же, люди, в целом одинаковы".
И вот ты встречаешь святость чужого поступка и ее жаркое дыхание опаляет тебя. Ты вдруг начинаешь понимать "все о себе". И дела то твои - так, грязная лужа на песке, и сам ты мелок в мыслях и потаенных желаниях. Нет в тебе чего-то такого, что позволило бы тебе, кротко опустив взор, тихо подойти и встать в святой полк героев на страшном Суде. Как-то невольно взор потупишь, не сможешь выдержать встречи своей души и ясных чистых глаз людей подлинных, живших для других, отдавших себя другим и не особо бывших на виду.
А еще горячие, какие-то сладкие и полные небесной печали слезы робким родником рождаются во мне, когда я читаю про смерть молодых, чистых, юных людей. Есть в их жизни нечто такое, чем хочется любоваться, некая особая чистота только что распустившейся розы, покрытой капельками хрустальной росы.
Такие истории ходят в Интернете. Там молодая девушка в тяжелой болезни стала монахиней и ее тихая, благословенная, радостная келья незадолго до смерти стала приютом для всех унывающих, ибо сама она была полна какой-то предвкушающей, небесной радости. И когда наступает ее кончина, монастырь плачет, плачут люди, а вокруг разлито пасхальное счастье.
Или юный пономарь или прихожанин были убиты - подло, недостойно, низко. А парнишек все поминают лишь добрым словом. И хотя смерть - это больно, это тяжко, это невыносимая утрата родным, чувствуешь нечто необъяснимое. То, что существует лишь в православной вере - уникальную эмоцию, названную "радостопечалие". Убиенные юноши еще сохранили эту молодую свежесть восприятия жизни и ушли в ту жизнь ангелами.
В истории "Ванин крестик" убиенный пономарь был найден с зажатым крестиком в руке. Видимо, негодяи хотели отнять самое дорогое. Вот вторая история смерти и тот же удивляющий элемент - снова крест, как последнее сокровище - зажат в руке. Не отдам! Эти две истории так похожи...
Вроде бы ты понимаешь, что надо горевать, но - почему то в такие моменты оплакиваешь себя. Ты - потухший костер, лишь тлеющие угли багровыми искрами прячутся под толстым слоем пепла. Ты, как покрытый коростой грехов старый бродяга по жизни, помнящий свою юношескую чистоту, но более ее не имеющий.
А перед тобой пролетела другая история. Юный, жаждущий жить, и какой-то по-простому святой в своих незатейливых поступках человек обрел жизнь истинную. Его корабль вышел из гавани и как эльфийский парусник, уплыл на заокраинный запад, куда дорога лишь чистым душам.
Схожие эмоции вызывает и смерть молодых монахов. Молодость подкупает тем, что она пронзительно искренняя. Молодость - время неумелых стихов и пылких признаний, веры в свои силы, ведь твои мотивы чисты, а душа рвется наружу, опережая слишком медлительное, хоть и юное, тело. В возрасте в монастырь люди идут, вкусив горечи ошибок, покрытые ранами и полные рассудочных, продуманных планов в голове. А юный прекрасен тем, что сердечко загорелось любовью к Господу. И не умеющий еще играть и притворяться отдал свою жизнь, вверил свою судьбу в руки Вседержителя.
От такой искренности тоже предательски краснеют глаза.
А когда вдобавок видишь, что Господь принял жертву, принял в свои руки их судьбы и забрал к себе молодыми, то и вовсе не может удержать плача. Оптинскому новомученику Василию Рослякову было всего 32 года. Этого хватило, чтобы сказать Господу все. Возможно, миру хотелось бы слушать еще и еще (говорят, отец Василий подавал надежды как блестящий проповедник), но у неба были свои планы.
Наша земная логика бы сказала "но ведь отец Василий был нужен нам". А вот по всей видимости, Господь увидел в новомученике Василии сокровище большее и более украшающее небеса, нежели землю. И таких историй ранней духовной зрелости немало. Каждая такая вызывает при ее вдумчивом чувствовании сладкие слезы.
Из таких эмоций следует духовно-нравственный вывод. Когда наши глаза замыливаются греховной радиацией этого мира, святые и незаметные при жизни ранней смертью и вспышкой молнии возносятся к небесам, напоминая нам, что Господь - живой. Не компьютер, считающий "добрые и злые дела", а Личность со своим характером, привязанностью, предпочтениями.
И когда Господь забирает юного и чистого, вспоминаешь, почему чистый юный апостол Иоанн был (и остается) любимым учеником. Чистая, святая юность в самом деле умиленный плод, внезапно рожденный нашей высохшей землей. И между Господом и этой юной душой возникла ТАКАЯ любовь, что теперь им - только вместе, только рядом. Земля, дебелая плоть, попечения - более не должны становится "третьим лишним" в этих небесных святых отношениях.
Ты то эту любовь не мог увидеть в этом человеке при жизни. Она была тайной двоих, была сокрыта от мира. Да мы и смотреть особо не умеем, не замечаем. И лишь открывшись в час смерти, любовь человека и Бога поражает своей глубиной, искренностью и готовностью отдать себя самой смерти. Как поражает и желание Бога "наконец встретиться лично", призвать юную душу к себе, в пламенные святые объятия.
И видя и чувствуя это, плачут и мужчины, и женщины и юные девы. И так хочется поверить, что в том числе и к этим слезам было обращено светлое обетование "блаженны плачущие, ибо..."
Автор: Дмитрий Сиверс